Мне 28 лет. Живу и работаю в Минске, потому что я этого очень сильно хотел – стать минчанином, и своего добился. Сам родом из Витебска. Хороший город, вопросов нет, но Минск… он и в Африке Минск. Я много где побывал: в Москве, Петербурге, Киеве, Одессе, Барселоне, Варшаве, Риме и тому подобное. Да, в Париже тоже был. Ни один город, большой и маленький, близкий по духу или далекий, не может сравниться с Минском. Однажды на маршрутке я вкатился в столицу по проспекту Независимости… и сказал себе: это мой город, я здесь буду жить. Уже бессчетное количество раз въезжал в Минск по проспекту Независимости на собственном авто, но всегда – как будто впервые. Это как однажды увидел девушку… и все, весь прочий женский мир перестал для тебя существовать. У меня так и произошло, кстати. Она моя сокурсница, минчанка. Но дело не в том, что минчанка, а в том, что однажды я ее увидел и сказал себе, что это моя девушка и что мы будем вместе всегда. Мы с ней оба будем минчанами, решил я. Мы еще не поженились, потому что собираем деньги на большую фееричную свадьбу. Шесть лет назад я перешел в айтишники, поднаторел, подзаработал, пашу как папа Карло, но зато купил для нас двухкомнатную квартиру и машину. И теперь у меня есть моя любимая девушка и мой Минск. Я бы не стал обо всем этом размышлять, если бы не внезапная встреча с приятелем, с которым тоже учился в одном универе. Давненько мы с ним не виделись, однако.

Короче, он тоже айтишник. Как и я – тестировщик. Мы вместе с ним выбрали IT-сферу для того, чтобы заработать побольше денег. И у нас получилось. Но потом пути наши с ним разошлись. Он тащил меня за границу. Конкретно – в Варшаву. Говорил, мол, бери свою девчонку – и айда в цивилизацию. Он уже был женат, официально. Жена инфантильно, как мне показалось, отнеслась к его затее. Или, может, на слово ему поверила, что там, в Варшаве, наступит у них настоящая жизнь. А я же был безумно счастлив оттого, что идея эмиграции не вызвала восторга у моей девушки. У нее здесь мама с папой, две бабушки и два дедушки, две дачи – родительская и одной бабушки с дедушкой. И еще ее кошка (которая, по строжайшему секрету вам скажу, меня бесит, я ее терпеть не перевариваю, но что делать, пристрастия любимой девушки я стараюсь уважать).

Я говорил приятелю: ты, коренной минчанин бог весть в каком поколении, готов променять Минск на какую-то хрень? А он мне гордо: Варшава не хрень! А я ему тоже запальчиво: ну и хрен с ней, что не хрень! Да заработаешь ты свои бабки и дома, а Минска в Варшаве у тебя не будет! Он мне: «Это все квасной патриотизм. Тебя напичкали всякой идеологической мурой».

Я искренне недоумевал. Как можно с такой легкостью расстаться с Минском? И ничем таким меня не напичкали. У меня своя голова есть. Я сам себя «напичкал» – столицей моей, ее красотой, атмосферой… не знаю, чем еще. Просто Минск занимает в моей жизни настолько важное место, что без него я самого себя не представляю. Как и без моей девушки. Нет, Витебск, конечно, тоже для меня важен. Я туда в гости езжу – к родителям, с друзьями встретиться, развеяться. Побыл немного – и домой, домой, чтобы опять вкатиться в город по проспекту Независимости.

И вдруг я с ним увиделся, впервые после нескольких лет. Я, кстати, просто шел вечером по главному белорусскому проспекту. Это любимое мое занятие, развлекуха, если хотите: погулять по городу в центре, когда время позволяет. И вдруг – он мне навстречу! Это я уже потом понял, что и ему такая прогулка была в кайф.

Ну, мы оба обрадовались очень сильно. Обнимашки, похлопывания и все такое. Выглядел он вполне себе ничего. Но в глазах его было что-то не то. Это я уже потом понял. «Пошли в «Золотой гребешок»! – предложил приятелю. – Пить не будем, вечером мне за руль. Но кофе попьем, вкусненькое чего-нибудь возьмем». «А там не очень дорого?» – спрашивает он. Ничего себе вопросик! «Ну, я не знаю, что для тебя дорого, что приемлемо. Пошли, на месте разберемся».

Мне было любопытно: как там у него в Варшаве складывается? Как у меня здесь в Минске, думаю, он мог себе представить. Дома у меня все нормально. Звезд с неба не хватаю, но жаловаться грех. На свадьбу должны насобирать. Может, кредит небольшой возьмем. Но свадьба должна быть громкой, с таким салютом, что как будто… не свадебный салют, а штурм Кенигсберга какой-то, честное слово. И группешники чтобы у нас играли, известные в стране – те, от которых девушка моя в восторге. Обо мне что говорить? Весь на ладони. А вот ты как, старичок мой дорогой? Мы же с тобой одного замеса. Дома что мне в кайф – то было и тебе в удовольствие. А сейчас как?

Не знаю, что вкуснее в «Золотом гребешке», десерты или кофе. Они оба чемпионы. Один я бы не пошел. Зачем барствовать? Но сейчас был особенный случай. Я взял мой любимый шоколадный бисквит. Приятель тоже. Было понятно, что он плохо здесь ориентируется.

– Наверное, в Варшаве твоей бисквитики – закачаешься?

– Не знаю. Мы там редко куда ходим. Вообще никуда не ходим. И она не моя. Варшава в смысле.

Я чуть было не обронил: твоя, твоя. Кажется, спокойствия и гармонии в его душе и близко не было.

– Давай еще коньяк возьмем, – предложил он.

– Брат, извини. Вечером повезу моих на дачу. А вот завтра можем отметить нашу встречу.

– Завтра я уезжаю. Я тут всего на пару дней. Ну, короче, у меня вот что. Все вроде бы неплохо. Но все очень плохо.

Зарабатывал он, как выяснилось, больше, чем я. Ненамного, но больше. Пахал мой дружок не как папа Карло. А как проклятый раб. На износ. На выгорание и опустошение. Домой приехал… не домой, а в Минск… действительно на пару дней – по делам своей польской компании, но за свой счет. Босс посчитал, что это у него развлекательная поездка. Босс не церемониться, особенно с теми, кто с востока. А уж если ты белорус… Никакого к тебе человеческого отношения не жди. Платит неплохо, но ровно на столько, на сколько это удерживает раба от побега к другому нанимателю. Высокомерие с его стороны, понукание – каждый божий день. И с такой чисто польской спесью, усиленной пшеканьем сквозь зубы. По-другому просто не бывает. А когда в Украине началась заварушка, вообще стало невмоготу.

– Он меня терпит, потому что я талант, – с горечью говорил приятель. – А я его терплю, потому что таких денег нигде больше не заработаю. Все уже завертелось, и как-то не соскочить. Но знаешь, случилась бы у них Великая Октябрьская Социалистическая революция, я бы привел к этому боссу матросню в черных бушлатах… солдатню в серых шинелях… комиссаров в кожаных тужурках… и сказал бы, на босса указывая: «Вот этот кровосос и нацист! Дайте мне маузер, я сам ему пузо прострелю!»

– Да, жалко, что у них там не бабахнул октябрь семнадцатого года, – поддакнул я, отправляя в рот последний кусочек шоколадного бисквита.

Никакого хвастовства с его стороны не было. Я знал, что он талант. Талантище! Он сильнее меня как айтишник. Я тоже ничего, но он – вообще супер. Потому и поехал в эту чертову Варшаву. Наверное, думал, что на какую-нибудь там средиземноморскую виллу заработает. Однако, по всему было видать, овчинка выделки не стоила. Нет у белорусских айтишников в Польше высоких заработков. Во всяком случае, товарищу моему про это неизвестно. Экономить ему приходится на всем. Коммунальные платежи настолько высоки, что приятель с женой, бывает, впадают в отчаяние. Но и домой возвращаться он боится. Не решается выскочить из своего беличьего колеса. Почему – не знаю. Его соображения на этот счет показались мне неубедительными. Слава богу, в 2020-м никуда под бело-красно-белыми флажками не ходил, комментариев, когда нутро у глупеньких наших так кипело, что мозг отказывал, в соцсетях не оставлял. Опасаться ему нечего. Но он опасается. Точнее, если судить по рассказу моего дружбана, все еще надеется выйти на более высокие уровни за границей.

– Мне уже все там костью в горле встало. Пока научился по-ихнему более-менее сносно пшекать… Поначалу вообще вся их спесивость убивала. Объясняю в магазине на пальцах, все ведь понятно. Но сидит за кассой молодая … (он выразился нецензурно), там глянуть не на что, и говорит мне что-то с таким, знаешь, высокомерием. А сзади меня тетка в очереди стоит спесивая, переводит мне на русский, мол, мы в Польше говорим по-польски. Ну, что мне, с бабами воевать? Про русские танки вспоминать от злости своей бессильной? Утерся и пошел своей дорогой. Чтобы я когда-нибудь видел у нас такое отношение к иностранцам! Вот ты видел такое здесь? Может, времена изменились, и теперь мы тоже на чужих кидаемся?

– Не изменились. В Витебске полно иностранных студентов. Ни там, ни здесь не было подобных случаев. А знаешь, что я тебе скажу. Ты всего этого не выдержишь. Рано или поздно бросишь всю эту варшавскую хрень и приедешь домой, в свой Минск. И начнешь все с нуля.

– Не знаю. Пока не готов. Я своей мечте изменить не могу.

– А какая у тебя мечта? Богато жить?

– Да! Богато, культурно и красиво! Жалко, что мы с тобой выпить не можем. Одному не хочется. А я еще, может, в Германию переберусь. Там у них вроде бы спеси поменьше.

 – Ну так ты и про Польшу думал, что там у них все тип-топ. Тебя ждали – дождаться не могли, а сейчас на руках носят.

– Не носят меня на руках, верно… Что, наверное, радуешься, что был тогда прав? Только, старик, я тебе скажу: все равно ты был неправ. Тебя патриотизмом напичкали, вот ты и тарахтишь: мой Минск, мой Минск! А я иду к своей мечте. Трудно, но иду. И останавливаться не собираюсь.

Все, кофе тоже кончился. Пора мне идти дальше дела мои важные делать. У меня все дела важные. Сегодня вечером надо родителей моей девушки на дачу отвезти со всеми их сумками, клумками… Как начнут копаться! Ох уж мне эти сборы! Но я как гляну на мою девушку – вот ведь она у меня какая! Сегодня вечером у нас ужин при свечах. Это наше любимое занятие. Свечи, правда, не всегда зажигаем, но дело не в них. Так что к ее родителям я, как говорится, со всем почтением и терпением.

– Ну, да, – отвечаю ему, – мой Минск. Я вот сейчас выйду на Ленина, потом еще на Независимости выйду. Сяду на корточки, ладони к плитке приложу… Это мое! Здесь все мое! А тебе не надо на корточки приседать. Не утруждай себя. Здесь твоего больше ничего нет.

Он помолчал, помолчал, а потом вдруг взвился.

– Отчего это нет? Я когда захочу, тогда и вернусь. Кто мне помеха?

– Ты сам себе помеха. Слушай, мне пора. Давай я за тебя заплачу.

– Что?! Я что, на чашку кофе себе не в состоянии заработать?

– Молодец! Вижу в тебе настоящего поляка!

Ай, не надо было мне его подкалывать. Дружок мой совсем помрачнел. Буркнул только: «Да никакой я не поляк».

Когда вышли на улицу, вдруг оказалось, что нам в разные стороны. Нет, правда, на самом деле: ему – туда, а мне – сюда.

– Слушай, старик! – сказал он на прощание. – Дай мне твой телефон. Можно я буду тебе позванивать?

– Ну, конечно, можно, старичок! – Я хлопнул его по плечу. – Звони, приезжай. В следующий раз будем пить коньяк.

– Ох, не знаю, когда смогу еще раз приехать… Я сегодня по городу шел… в душе все… Ай! А ты ко мне в Варшаву тоже приезжай.

– Ну, а почему нет? Может, и доведется когда-нибудь. Мы ж с тобой айтишники! Нас мелко не кроши. Так что приеду к тебе в Варшаву… и обратно домой уеду.

Я не оглядывался, когда уходил. Зачем? А когда вышел на проспект Независимости, посмотрел на мой любимый сталинский ампир. Дело не в Иосифе Виссарионовиче. Я про минскую архитектуру. И не только про нее. Короче, я подмигнул этим непревзойденным строениям, такое у меня было настроение. Нет, ну, может, где-то и круче бывает. Да бога ради, как говорится. А потом подумал, что не надо Минску подмигивать. Немножко фамильярно. Это же Минск! А я просто минчанин. Мы с моей девушкой – минчане. Прикольно все-таки.